Последними робко вошли две женщины, укутанные с головы до ног в складки светлой одежды. Это самые ближайшие соседи: мать и дочь. Мать звали Епифанией, милая и тихая женщина, ей, наверное, лет сорок или около того, возможно, чуть больше. Её дочь – Ксения, лет шестнадцати-семнадцати, скромное создание с живыми голубыми глазами, которые она частенько опускала.
Мы все прошли в гостиную, где нас ожидали жареные фазаны, зайцы, грибы, а в центре лежал кабан, обложенный петрушкой и укропом. Слуга принёс стеклянную амфору с надписью «Фалернское» и разлил вино по серебряным чашам. Мы с гостями разместились на диванчиках и софах вокруг большого круглого стола. Гости выказывали свою радость моему возвращению. Думаю не все искренно. Сканд всё больше сокрушался на то, что его службу на благо империи оплачивают всё больше «натурой», то есть, продуктами, готовой одеждой, обстановкой. А денег не платят совсем.
– А я хочу сам выбирать, сам покупать, – стучал маленьким кулачком Сканд. – А мне навязывают вещи, которые мне не по душе, не по вкусу!
– Это не беда. Вот налоги растут и растут, вот что худо! Как бы совсем не разориться. Ведь есть примеры, – озабочено возразил Марк Комиций, обгладывая ножку зайца. – А как хочется блеснуть, как нашим дедам и прадедам удавалось! Всё казна забирает, а как не отдать?
– А я и не отдаю, – откровенно и нагло вставил Мальв Преп, аккуратно разламывая фазана.
– Ну, ты богат, поэтому и силён, и свою волю гнёшь, – сказал Марк.
– Поэтому и богат, что не спешу налоги оплачивать.
– Налоги велики, но не меньше огорченья и хлопот доставляет бегство рабов, – сказала Юста, отщипывая от куска свинины, который она держала в руках.
– Да, что рабы! Колоны и ремесленники из поместья убегают! – добавил Гален Домиций, раскрывая створки моллюска. – Они жалуются, что им тяжело жить! А нам легко? И куда они бегут?! К варварам!
– Варвары! Они заполонили весь Рим! Уже римляне выглядят как варвары, вон мои сыновья тому пример – одеты по варварской моде! – Мальв Преп кивнул на Фому и Фабла, которые одеты в брюки и рубахи с рукавами.
Я слушал своих гостей, а сам частенько бросал взоры на Ксению и удивлялся, почему трое юношей на неё не обращают внимания. Она такая хорошенькая. Епифания, иногда поддакивая, соглашалась с кем-нибудь из гостей. Мать с дочерью – красавицы: у Епифании тёмно-каштановые волосы густо посеребрены, особенно у висков; Ксения, на первый взгляд, похожа на мать, только глаза у неё не светло-карие, как у матери, а цвета небесного свода в прохладный, но солнечный день и волосы светло-русые. И такая она вся хрупкая, нежная. Именно такими я и представлял римлян. Но кроме этих двоих внешность остальных моих гостей, да и тех, что я видел на улицах Рима, будто вытесана топором или неумелой рукой. Где же хвалёная римская красота? Мне захотелось узнать о Ксении побольше, она мне напоминала что-то родное и знакомое. Я недоумевал. Потом понял: она похожа на русскую, как ещё говорят, у неё славянский тип. Ведь есть в лицах русских людей что-то такое, что отличает их от иностранцев. Видимо, природа или Бог продолжали со мной свои игры. Во мне проснулся интерес к Ксении и её семье. Но как с ними поближе сойтись, я ещё не придумал, наверняка, – это не просто. Явно чувствуется, что Епифания с дочерью держат дистанцию с остальными, я имею в виду тех, кто присутствовал у меня на «вечеринке». А мне хотелось бы общаться с ними запросто. Я надеялся, что время, хоть в этом случае, будет на моей стороне.
Только успел я распрощаться с гостями после обеда, как часа в четыре дня меня навестили шесть человек, рассыпаясь в поздравлениях благополучного возвращения, и всё повторяли льстивым тоном, от которого становилось тошно: «Здравствуй хозяин, здравствуй царь!». Спрашивали, нет ли у меня поручений для них. Они извинялись, что не пришли утром, как это положено, потому что поздно узнали о моём прибытии в Рим. С помощью старого слуги дома Тетра мне удалось их выпроводить. Посетители, так называемые клиенты, по сути, не столько приживалы, сколько нахлебники, не желающие работать и обеспечивающие себя тем, что шатаются по богатым домам, ищут покровительство у состоятельных хозяев. Я их хотел прогнать совсем, но Фиделис и Тетр рассоветовали, объяснив, что количество клиентов, так же как и количество рабов и колонов, говорит о состоянии римлянина. И чем их больше, тем больше уважения к их хозяину. Пришлось уступить, хотя мне эта система и не нравилась. Что ж, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Потом слуги принялись укладывать и упаковывать товары для отправки во дворец императора.
III
Утром следующего дня я в резной колеснице, запряжённой двумя лошадьми, направился к дворцу. За мной следовала повозка с грузом, которой правил Тетр, а рядом с ним сидел Фиделис. Мы приближались к Палатинскому холму, где располагалась резиденция императора. Тесных бедных кварталов поблизости нет. Вокруг только роскошные дома богачей, дворцы императоров, храмы и базилики. Красота, мощь и величие обступают со всех сторон. Я уже ощущал гордость за это каменное великолепие.
Тетр оставил вместо себя Фиделиса, а сам перебрался ко мне в колесницу и направил её по знакомой дороге к известному ему входу. Так как я всё ещё «страдал потерей памяти», то «мои» слуги взяли дело в свои руки. Они оба бывали здесь со «мной» раньше.
Со слугами мне повезло, по правде сказать, слугами их не считал, а относился как к служащим. Иначе не мог. И если бы им вздумалось выдвинуть какие-нибудь требования, то я постарался бы облегчить им жизнь и удовлетворить запросы. Ну, а, если бы у меня не было такой возможности, то честно признался бы в этом и предложил выбор: остаться или искать для себя место получше. На каком основании я могу заставлять прислуживать себе? Забегая вперёд, скажу, что, рискуя быть непонятым и не признанным в римском обществе, я дал всем «моим» рабам вольную. Имел ли я право распоряжаться чужой собственность? Не знаю, и одобрил бы меня настоящий их хозяин? Возможно, что и нет… Я не выношу раболепия, чинопочитания. Конечно же, я не афишировал свои взгляды. И на недоуменные вопросы соседей: «Почему рабам дал вольную?», отвечал: «Блажь моя такая». Вот этим-то никого не удивишь, странные капризы – почти норма жизни богачей. С верующими во Христа было проще, потому что они считали освобождение раба равносильно освобождению души.
Меня удивило то, что став свободными, мало кто из бывших рабов ушёл из «моего» поместья и римского дома. До меня дошли слухи, что работники, так я их теперь называл, относятся ко мне как к «доброму хозяину». Что их остановило? Это или другие обстоятельства, но, говоря канцелярским языком ХХ и начала ХХI веков, «проблема кадров передо мной не стояла».
Тетр тоже был рабом и тоже остался. Когда получал вольную, плакал как и другие. Свобода – заветная, но неосуществимая мечта всех рабов. Тетр родился в поместье, родился рабом. Но родители его когда-то были свободные. Отец Тетра, галл по происхождению, вынужден был ещё совсем юным встать на защиту своего племени. Но римляне одержали победу и пленённые галлы стали рабами. Его мать – из какого-то сарматского племени. Её, маленькую девочку, нашли в обозе римские воины, победившие сарматов, которые в союзе с квадами, одним из древнегерманских плёмён, и в союзе со свевами нарушали «покой» Римской империи. Их, юношу-галла и девочку-сарматку, в разное время купил «мой» дедушка. В поместье они встретились уже рабами, но всю жизнь помнили вольное детство, любовь родителей. Прошли годы, они полюбили друг друга. Хозяин разрешил им пожениться. Они смогли воспитать в своих детях (у Тетра есть старший брат и младшая сестра) чувство человеческого достоинства, почти отсутствующее у потомственных рабов. К сожалению, родители рано умерли и не увидели внуков. Как бы их обрадовала весть, что дети уже не рабы, а внуки – свободные граждане Рима! Тетр даже забыл имя, которым назвала его мать. Тетр – это прозвище, которое ему дал друг отца – грек, учитель хозяйского сына и тоже раб. А называл его так, потому что малыш долго не мог ходить ножками, а ползал на четвереньках. Тетра по-гречески означает четыре. Так прозвище Тетр к нему и прилипло, вытеснив настоящее имя, давно всеми забытое. Тетру сорок восемь лет, он ещё крепок и бодр, хотя и совсем седой. Галльские и сарматские корни переплелись и породили удивительную красоту. Да и теперь мужчина представительный и привлекательный, не подумаешь, что всю жизнь был рабом. А как на него смотрят женщины! Позавидуешь! Четыре года назад овдовел. У него два сына красавца и пятеро хорошеньких внучат. Все они тоже не захотели покинуть бывшего хозяина, то есть, меня. Тетр – незаменимый помощник, благодаря его советам и напоминаниям, я избежал многих неприятностей и недоразумений. Он знает город, знает дом и соседей, моих заказчиков и клиентов, «коллег по бизнесу» и конкурентов. В общем Тетр и Фиделис – главные навигаторы в моей «новой» жизни. А поместьем прекрасно управляет Адолий.
